Глава 27

К началу тысяча девятьсот седьмого года стало ясно, что первая русская революция в общих чертах удалась, то есть привела примерно к тем результатам, которые и планировались. Не без шероховатостей и издержек, конечно, но в общем все получилось неплохо.

Никакого Великого княжества Финляндского в составе Российской империи больше не было. Вместо него на том же месте карты империи скромно разместились две губернии. И граница со Швецией теперь охранялась ничуть не хуже, чем, например, с Австро-Венгрией. Прогрессивная мировая общественность, естественно, взвыла, а я, что не менее естественно, на этот вой начхал.

Николай Николаевич не только выполнил все, что на него было возложено, но даже слегка перевыполнил. Восстание в Хель… в смысле, в Гельсингфорсе было подавлено быстро и жестоко, но под конец великий князь не уберегся. Две пули из «парабеллума» в грудь, лишенную малейшего подобия бронежилета – это серьезно. И я тут был совершенно ни при чем. Когда восставшие поняли, что явно терпят поражение, и их раскатают в блин самое большее через три дня, они отправили три террор-группы с заданием убить командующего гвардией. Одной повезло, но восставшим это не помогло, скорее наоборот. Теперь солдаты никого не пытались арестовать, как раньше, а стреляли сразу, и чаще всего наповал. В общем, восстание было подавлено, а Николай Николаевич уже трое суток пребывал между жизнью и смертью. Я, честно говоря, склонялся к мысли, что второй вариант предпочтительней, но делиться ей с доктором Боткиным, ясное дело, не стал. Ни к чему разрушать уже сложившийся в его представлении светлый образ государя, это будет жестоко. Правильнее поделиться сомнениями с тем, для кого подобное особой новостью не будет, подумал я и по-быстрому съездил на полчаса в Приорат, где встретился с бывшим пограничником, а ныне начальником моей специальной курьерской службы Ефимовым.

– Да, мне тоже кажется, что так будет лучше, – кивнул Викентий Андреевич, выслушав мои соображения. – Не волнуйтесь, Александр Александрович, мы ему обязательно поможем, дело знакомое. Надеюсь, что дня через четыре этот вопрос будет окончательно урегулирован.

Ефимов, как всегда, запросил сроки на операцию с запасом. Уже через день после нашей беседы мне пришлось срочно отправиться в Питер, на Петровскую набережную, где пока никакой «Авроры» не стояло, зато был в наличии дворец Николая Николаевича, и выразить там вдове покойного свои глубочайшие соболезнования.

Это были дела внутренние. Внешние пока выглядели не столь благостно, но тоже в рамках допустимого. Главным, конечно, было то, что буры окончательно потеряли возможность выиграть войну. Если бы они не связывались с осадой городов, а бросили все силы армии Кронье на захват Кейптауна, это у них могло бы получиться. Ну, а потом двойной удар по сходящимся направлениям от Кейптауна и Дурбана на Порт-Элизабет, причем крупных английских сил там не было – и все. Дурбан де ла Рей взял давно, и больше у англичан на юге Африки портов не было. А с высадкой подкреплений на необорудованный берег много не навоюешь.

Именно это им в один голос предлагали все военные советники, но буры продемонстрировали, что не только осел может быть эталоном дурацкого упрямства. Папаша Крюгер спесиво твердил, что освободительная борьба его народа не преследует захватнических целей. Идиот, блин! Кому какая разница, что он там у себя преследует. Важно то, что англичане-то ведут именно захватническую войну против его страны.

Ну, а потом, когда момент был упущен, началось неизбежное. Численность английских войск была доведена до трехсот пятидесяти тысяч человек, и это не оставляло бурам никаких шансов на победу.

Хорошо хоть они в общих чертах усвоили основные принципы активной обороны, потому как изначально воевали похожим образом. И теперь ход боевых действий в общем случае выглядел примерно так.

Англичане идут вперед и натыкаются на позиции буров. Пытаются взять их с хода, но, наткнувшись на плотный ружейный и пулеметный огонь, отходят с большими потерями. Подтягивается артиллерия, подвозятся снаряды, и англичане начинают утюжить позиции противника, иногда по двое суток подряд.

Только буров там уже нет, они на запасных позициях.

Потом обстрел прекращается. Как правило, атака начинается не сразу, поэтому, если позиции были разрушены не очень сильно, буры успевают их вновь занять. А если нет, то хотя бы заминировать.

Атаки англичан повторялись, и потери, естественно, тоже. Восполнить их вовремя удавалось не всегда, и в таком случае буры, обычно ударами с флангов, вынуждали англичан отступить. Накопив сил, они снова переходили к атакам, и в конце концов отступали буры.

В общем, территория, подконтрольная республикам, медленно, но верно сжималась. Кимберли два раза переходил из рук в руки и был разрушен до основания – о добыче алмазов в ближайшие года два можно было не мечтать. Дурбан, после обстрела с моря оставленный де ла Реем, превратился в руины. А затем и в щепки пополам со щебнем, когда там высадился английский десант и по нему отработала бурская артиллерия.

То есть Трансвааль лишился единственного выхода в море, но это было уже неважно. Англичане настолько плотно блокировали порт с моря, что попасть туда стало совершенно нереально. Какой-то небольшой ручеек грузов поступал через Лоренсу-Маркиш, но в основном снабжение шло по железной дороге между Людерицем и Преторией, которую немцы успели ввести в эксплуатацию перед самой войной. Вот уж не знаю, была ли эта дорога в другой истории, но в этой она здорово помогла бурам. Ибо в Людериц все грузы, в том числе и откровенно военные, доставлялись беспрепятственно. Не могли же англичане препятствовать немцам завозить в их колонию оружие и боеприпасы! Такое чревато войной, причем не только с Германией, но и с Россией до кучи. А с теми темпами наступления, что демонстрировали англичане, дойти до этой «дороги жизни» они могли только года через два. Да и то не факт, потому что в захваченных ими областях ширилось партизанское движение, и это сильно затрудняло снабжение. А развернутая под руководством русских инструкторов «рельсовая война» практически парализовала железнодорожное сообщение. От безнадеги англичане дошли до такого извращения, как безрельсовые поезда. То есть паровой трактор тащил за собой три-четыре вагонетки по обычным дорогам, а кое-где и вовсе по бездорожью. Но это был паллиатив, причем убогий и неэффективный.

В общем, теперь англичане могли победить, но только ценой еще как минимум двух лет войны, и потерь не меньших, чем уже понесенные. А это без малого двести пятьдесят тысяч человек! Причем почти половина погибла не в бою, а от болезней. И у буров оставался единственный шанс – добиться мира сейчас, пока англичане еще не приняли решение идти до конца.

Кстати, у меня одно время появилась надежда, что в этой истории тактики «выжженной земли» и концлагерей в Южной Африке не будет, ведь автор этого безобразия, генерал Китченер, утонул при налете Куликовского на войсковой транспорт в Кейптауне. Однако хрен, генерал-то утонул, но концлагеря все равно появились, как и упомянутая тактика.

То есть дела у буров шли так себе и со временем могли только ухудшиться.

Вот такой была обстановка к марту тысяча девятьсот седьмого года, когда в Стокгольме английский премьер Кемпбелл-Баннерман неофициально встретился с Вильгельмом, сразу после чего я получил от Эдуарда Седьмого приглашение посетить Лондон. Естественно, я отправился туда через Берлин. Мне было интересно, что скажет Вилли о своем шведском вояже. У меня было чем вознаградить его за честное поведение и чем слегка наказать за не очень честное, однако трудность состояла в том, чтобы быстро, но в то же время правильно оценить услышанное.

Что меня глубоко удивило – кайзер перешел к делу сразу, без традиционной вступительной речи примерно на полчаса.

– Англичане хотят прекратить войну в Африке, – заявил он. – Они предлагают мир, границы – по расположению линии фронта на сегодняшний день. И соглашаются с бурскими предложениями по поводу прав аутлендеров, но взамен просят публично подтвердить ограниченный вассалитет британской короне. В качестве компенсации они не станут препятствовать расширению Трансвааля на север.